Пока продолжается война в Украине и Россия по-прежнему находится под жесткими международными санкциями, ее политические союзники, экономические партнеры, а также географические и культурные соседи в Центральной Азии поднимают свою дипломатическую игру до новых высот. В последние месяцы регион посетили Владимир Путин, Эммануэль Макрон, Реджеп Тайип Эрдоган и ряд других высокопоставленных международных чиновников со своими конкурирующими предложениями и инвестициями в сфере энергетики, транспорта и так далее. Страны Центральной Азии используют эти новые возможности, чтобы сбалансировать свои глобальные отношения и покрепче обеспечить собственные интересы. Взлет международного интереса открывает перспективу нового будущего для этих государств – потенциально с гораздо меньшей зависимостью от их бывшей метрополии, России.
Центральная Азия выходит за рамки России? Как можно рассматривать «Русский мир» через призму деколонизации? Популизм победил в Кыргызстане? И, наконец, каковы перспективы Центральной Азии? Эти вопросы мы обсуждаем в интервью с доктором Йоханом Энгваллом из Шведского института международных отношений.
Йохан Энгвалл, доктор философии, работает в Шведском центре восточноевропейских исследований (SCEEUS) при Шведском институте международных отношений. Он также является старшим научным сотрудником-нерезидентом Института Центральной Азии и Кавказа. Он получил степень доктора политических наук на факультете государственного управления Университета Упсалы. Его диссертация была посвящена коррупции и государству в Кыргызстане.
Война в Украине изменила некоторые закономерности в Евразии. В Центральной Азии мы видим много беспокойства, вызванного тем, что война бросила серьезный вызов с разных сторон: безопасности, экономики, транспорта, торговли, трудовой миграции и, конечно же, геополитики. Отношения этих государств с Россией также меняются, о чем вы упомянули в своей недавней статье «Центральная Азия выходит за рамки России». Как они меняются и в каких сферах? Как вы думаете, эти изменения временные или долгосрочные?
Государствам Центральной Азии приходится следовать тонкой линии в попытках дистанцироваться от действий России. Все они находятся под сильным давлением со стороны Москвы, а отношения между Россией и Центральной Азией очень глубокие. Военные, политические, экономические и культурные связи между странами Центральной Азии и Россией развивались на протяжении длительного периода и не исчезнут в одночасье.
Также очевидно, что Центральная Азия становится все более важной для России, не в последнюю очередь в экономическом плане из-за закрытия и перестройки других торговых путей. Владимир Путин, с 2022 года находящийся в усиливающейся политической изоляции, не теряет надежды оставить регион под своим обаянием, проводя многочисленные встречи с национальными лидерами в очевидной попытке связать страны ближе с Россией. Со своей стороны, лидеры стран региона пытаются воспользоваться политической и экономической изоляцией России и вновь обретенным международным вниманием к региону.
С 24 февраля 2022 года отношения России и Центральной Азии не сколько пострадали, сколько показывают только тенденции к этому. События этого периода усилили постепенное, но неуклонное ослабление жесткой и мягкой силы России в регионе. Несмотря на свою озабоченность ситуацией на Украине, роль России как доминирующего игрока в сфере безопасности в Центральной Азии снижается. ОДКБ оказалась беззубой, когда дело дошло до решения проблем безопасности – и не только между Арменией и Азербайджаном, но также между Кыргызстаном и Таджикистаном, которые являются членами альянса. Евразийский экономический союз становится все менее популярным среди стран-членов и все более непривлекательным для потенциальных членов, таких как Узбекистан и Таджикистан. Таким образом, Россия определенно теряет часть своей привлекательности в регионе. Привилегированное положение Путина в Центральной Азии теперь оспаривается другими, главными из которых являются лидеры Китая и Турции.
Как война в Украине повлияла на идентичность? Мы слышим много мнений и споров о колониализме и идентичности, и эти дебаты начались задолго до войны — возможно, они были одной из причин распада Советского Союза. С этой точки зрения неудивительно, что президент Токаев недавно решил открыть совместную конференцию с Владимиром Путиным на казахском языке. Однако в то же время Токаев пообещал поддержать русский язык в Центральной Азии. Как взаимодействуют процессы деколонизации и «Русский мир» в Центральной Азии? Могут ли они сосуществовать?
На мой взгляд, происходит несколько взаимодополняющих процессов, способствующих постепенному снятию колониального ига в Центральной Азии. Во-первых, прошло уже более 30 лет с тех пор, как эти государства стали независимыми. После 70 лет единообразия при советском социалистическом правлении они наконец стали самими собой. Они пошли своим собственным путем, развивая особую национальную идентичность и защищая свой суверенитет.
Во-вторых, агрессия России и ее отказ признавать за Украиной право на независимую государственность также дали толчок к пересмотру колониального наследия в Центральной Азии. Критический взгляд на прошлое теперь достигает более широких слоев общественности в Казахстане и Кыргызстане – в этих странах независимость никогда не утверждалась на антиколониальной основе. А в Узбекистане президент Мирзиёев все более уверенно говорит о несправедливости по отношению к его стране, исходившей из Москвы в советское время.
В-третьих, нитью этих преобразовательных процессов проходит разрыв между поколениями. Центральная Азия переживает быстрые социальные и демографические трансформации, оказывающие влияние на формирование идентичности. Более 70 процентов населения региона моложе 40 лет. На первый план сейчас выходит многочисленное постсоветское поколение, не имеющее личного опыта жизни в Советском Союзе. Это поколение, сформированное событиями после обретения независимости, меняет страны региона как политически, так и культурно. Для этого поколения привлекательность России носит не столько идеологический и сентиментальный характер, сколько связана со статусом России как источника занятости и материальных возможностей.
Несомненно, Россия сверхчувствительно относится к этим событиям и неустанно пытается обратить их вспять. Российские СМИ являются основным инструментом Кремля для формирования общественного мнения в Центральной Азии: они эффективны в распространении информации по всевозможным темам: от изображения Украины как нацистского государства до зла, олицетворяемого Западом. В этом цивилизационном противостоянии российская пропаганда изображает страны Центральной Азии как братские России государства, продолжение «русского мира», где население разделяет российские ценности и нормы.
Поскольку сохраняющаяся роль русского языка подкрепляет влияние России в регионе, каждая попытка принизить русский язык воспринимается как акт враждебности. Точно так же Москва лихорадочно отвергает любые попытки исследовать национальные травмы и критически рассмотреть аспекты советского колониального правления. Россия использует различные инструменты для продвижения своего культурного влияния, особенно ориентируясь на молодежь Центральной Азии. В этом контексте Россотрудничество является основной организацией, финансирующей современные российские школы и другие учреждения, призванные обеспечить сохранение российской культуры.
Соответственно, мы видим все более непростую картину: с одной стороны – освобождение и возвращение прошлого, с другой – продолжающееся подчинение и чувство неразрывной исторической связи. За шагом в одном направлении обычно следует корректирующий шаг в другом направлении. Однако в долгосрочной перспективе нет никаких сомнений в том, что влияние России на внутренние процессы в Центральной Азии ослабевает. Более того, этот процесс вряд ли обратим; вместо этого Москва вынуждена все больше полагаться на нагнетание страха.
Мы в Центральной Азии вообще не любим разговоры о Большой игре, но они неизбежно повторяются, особенно в нынешнем контексте, когда Центральная Азия снова становится важной в мире как энергетический ресурс и транзитное пространство. Например, мы увидели, что европейские лидеры стали чаще посещать Центральную Азию в этом году. Как вы оцениваете геополитическое значение Центральной Азии и пространство для маневра ее внешней политики? Считаете ли вы, что государства Центральной Азии проделали хорошую работу за последние три десятилетия, используя свою внешнюю политику для укрепления своей независимости?
Все государства Центральной Азии осознают, какими рисками грозит передать судьбу своих экономик, национальной безопасности и суверенитета в руки ненадежной и ревизионистской Россией. Мы уже видели, как государства Центральной Азии стремятся создать или возродить различные инициативы в сферах торговли и транспорта, а также активизировать поиск альтернативных партнерств в области безопасности. Каспийское море становится все более важным как окно региона на Запад, и европейских лидеров, вероятно, никогда не встречали в регионе так радушно, как в этом году.
Все страны региона продолжают укреплять свои экономические связи с Китаем, и растущая зависимость России от Китая, вероятно, будет иметь последствия и для Центральной Азии. Тем временем Турция расширяет свою геополитическую роль не только на Южном Кавказе, но и в Центральной Азии. Экономические и культурные связи Анкары с регионом теперь дополняются более сильным партнерством в области безопасности, поскольку Организация тюркских государств превращается в организацию, занимающуюся вопросами безопасности. Инвестиции изыскиваются из самых разных источников, включая страны Персидского залива. Наконец, для укрепления безопасности и стабильности изнутри Казахстан и Узбекистан стремятся к дальнейшему укреплению регионального сотрудничества.
Таким образом, мы видим целый ряд действий, указывающих на балансировку внешних отношений. Опираясь на свою давнюю многовекторную внешнюю политику, государства Центральной Азии пытаются воспользоваться геополитической пустотой, возникшей в результате слабости России, удвоив свои усилия по созданию альтернативных дипломатических союзов, которые служили бы их собственным интересам. В этом смысле многовекторность оказалась очень полезной политической идеей, поскольку она заложила основу для того, чтобы центральноазиатские государства могли найти некоторое пространство для действия в очень сложной геополитической ситуации. Это было бы невозможно, если бы они были российскими сателлитами, как их часто ошибочно изображают в западных СМИ.
Религия является еще одним маркером идентичности, и, как вы написали недавно в своей статье о Кыргызстане, ее значение в регионе возросло. В этой статье вы задали интересный вопрос о том, что произойдет, когда к власти придет новое поколение, а именно, сохранят ли они разделение между политикой и религией. Есть ли у вас возможные ответы на этот вопрос?
Центральная Азия является исключением из мусульманского мира и идет против течения смешения религии и политики. Однако устойчивое религиозное возрождение после обретения независимости представляет собой проблему для светских систем правления стран Центральной Азии. По мере того, как общества становятся более религиозными, роль ислама – как фактора политической легитимации и ресурса мобилизации и привлечения избирателей – возрастает. Симптоматично, что в Кыргызстане мечети строят уже не иностранные спонсоры, а местные бизнесмены, занимающиеся политикой. Существует также тенденция углубления связей между политиками и священнослужителями, при этом политики используют поддержку духовенства для укрепления своей местной электоральной базы. Поэтому светскую государственность нельзя воспринимать как нечто само собой разумеющееся.
Будущее секуляризма в Центральной Азии, вероятно, будет зависеть от нескольких факторов. Одним из них является развитие религиозных идей в остальном мусульманском мире. Но с региональной точки зрения это будет зависеть от политики, которую правительства стран будут проводить в ближайшие годы. В дальнейшем для стран будет критически важно построить более прочные связи между государством и обществом. Коррумпированные правительства, воспринимаемые как несправедливые и не отвечающие ожиданиям общества, вероятно, усугубляют риски того, что религиозные движения смогут воспользоваться разочарованием людей и призывать к совершенно иному типу социального и политического порядка.
Также сомнительно, что ограничительный и репрессивный подход к поддержанию секуляризма, на который преимущественно опираются государства Центральной Азии, будет устойчивым в долгосрочной перспективе. Необходимо отказаться от советского наследия, основанного на контроле над обществом через службы безопасности. Здесь выявляются некоторые различия между государствами региона. В то время как Узбекистан придерживается более позитивного подхода, уделяя особое внимание продвижению традиционного и толерантного ислама в обществе, Таджикистан сохраняет строго оборонительный подход, при котором отношения между государством и религией продолжают концентрироваться на ограничительных и репрессивных мерах.
Кроме того, существует проблема более широких социальных преобразований. Например, в кыргызском обществе в религиозной сфере можно выделить три основных взгляда (хотя это, конечно, и слишком упрощенное определение). Во-первых, в Бишкеке проживает преимущественно светская политическая, экономическая и интеллектуальная элита. Эта группа постепенно теряет свои позиции по мере того, как общество становится менее светским. Во-вторых, существует большая группа националистически настроенных граждан, которые все чаще принимают умеренный ханафитский ислам как часть своей идентичности. В-третьих, существуют исламские течения, обычно находящиеся под влиянием иностранных исламских идей, которые пытаются обратить существующих мусульман в более консервативные версии ислама. Результат будет частично зависеть от того, какая из этих «групп» станет ключевой опорой будущих лиц, принимающих решения.
Вы в основном специализируетесь на Кыргызстане и его внутренней политике, в частности на парламентской модели, которую вы описываете как борьбу или взаимодействие между «бандитами и бюрократами». Президентство Садыра Жапарова оказалось на удивление стабильным, несмотря на рост его базы в ущерб (меньшему) либеральному сегменту общества. Каковы ваши взгляды на текущую политику Кыргызстана? Победил ли популизм и есть ли способ компенсировать некоторые демократические потери?
К сожалению, демократия и эффективное управление не являются синонимами. Страна может быть демократической, но иметь ужасное управление – и наоборот. Десятилетний парламентский эксперимент в Кыргызстане не оправдал ожиданий. Парламентаризм оказался неэффективным, раздробив политическую власть и ослабив управление страной. Рост политической конкуренции привел к усилению конкуренции за коррупцию. Парламент, который должен был стать главным политическим органом, оказался парализован конкурирующими экономическими интересами. Среди простых граждан он воспринимался скорее как клуб теневых бизнесменов, чем как ответственное учреждение, занимающееся развитием страны. Таким образом, как это ни парадоксально, эта система еще больше отдалила граждан от политической элиты.
Я считаю, что именно на этом фоне следует понимать стремительный приход к власти Садыра Жапарова. Возник спрос на новый тип политического руководства, и Жапаров позиционировал себя как нечто новое, альтернативу дискредитированному политическому классу, доминировавшему в стране в последние десятилетия. Его популистская платформа особенно апеллирует к традиционным и националистически ориентированным слоям населения, особенно среди молодежи и сельского населения. Как показала Аксана Исмаилбекова, Жапаров зарекомендовал себя как подлинный представитель народа, противостоящий коррумпированным прежним лидерам.
Очевидно, что политические изменения под нынешним руководством поставили страну на более авторитарный путь. Однако, возвращаясь к упомянутому различию между типом политической системы и эффективностью правительства, некоторые определенно утверждают, что, хотя рейтинг демократии в Кыргызстане резко упал, процессы принятия решений улучшились в том смысле, что государственные органы работают более эффективно, что, очевидно, нравится обычным гражданам, которые ценят доступ к общественным благам и услугам.
Тем не менее, гражданское общество Кыргызстана находится под тревожащим давлением. Но гражданское общество Кыргызстана (включая финансируемые Западом НПО, а также местные формы добровольной коллективной мобилизации) оказалось удивительно устойчивым, несмотря на неоднократные притеснения со стороны государства в последние десятилетия. Фактически, во времена кризиса кыргызское общество часто компенсировало недееспособность государства. Спонтанные коллективные действия имеют большой опыт решения социальных проблем и предоставления товаров и услуг. Граждане, и не в последнюю очередь молодежные группы, добровольно организовались для поддержания правопорядка на фоне повторяющихся политических потрясений, вытащили страну из пандемии Covid-19 и эффективно оказали гуманитарную поддержку людям, пострадавшим от насилия вдоль границы с Таджикистаном.
Среди молодежи также появляется новая форма демократического активизма. Эта новая форма активизма отличается от организаций гражданского общества, финансируемых Западом, поскольку организуется через социальные сети, с использованием искусства и других форм сопротивления. Таким образом, гражданское общество не стоит на месте; взаимодействие просто принимает иные формы, чем неправительственные организации, связанные со старшим поколением. Таким образом, у западных партнеров, похоже, есть возможность разработать новые способы взаимодействия и поддержки молодого поколения Кыргызстана.
В заключение, каков ваш прогноз на Центральную Азию в свете войны на Украине? Будут ли какие-либо последствия этой войны – переселение россиян, сокращение трудовой миграции из Центральной Азии или любые другие социальные изменения, происходящие прямо сейчас – иметь долгосрочное влияние?
Единственное, в чем мы можем быть уверены, это то, что произойдут непредвиденные изменения. Например, когда разразилась война и были введены западные санкции против российской экономики, прогнозировалось, что многим трудовым мигрантам из Центральной Азии придется вернуться домой, неся с собой риски роста безработицы, сокращения денежных переводов и общей дестабилизации. общества. Но, несмотря на растущие проблемы, трудовые мигранты из Центральной Азии продолжают прибывать в Россию. Фактически, из-за войны предложение рабочей силы в России резко сокращается, что может даже усилить потребность в трудовых мигрантах для восполнения дефицита.
Полномасштабное вторжение России в Украину представляет собой переломный момент, событие, которое, вероятно, создаст новый геополитический ландшафт. Несмотря на то, что региональные политические изменения заметны в форме новых и обновленных инициатив, полные последствия этих событий еще предстоит увидеть. В конечном итоге многое зависит от исхода войны. Если Россия проиграет в Украине, это может вызвать сейсмический сдвиг и в Центральной Азии. Но лидеры региона подстраховываются. Действительно, многие в регионе не могут себе представить, что Россия проиграет; поэтому им необходимо быть как можно лучше подготовленными к победе России. Несмотря на это, возврата к обычному прошлому уже не будет. Цитируя легенду канадского хоккея Уэйна Гретцки, задача стоит в том, чтобы увидеть, «где будет шайба, а не там, где она есть».
